Уважаемые коллеги, рад вас всех сегодня приветствовать в МГИМО. Здесь не только сотрудники и студенты нашего университета, но и уважаемые гости. Для них я представлюсь. Меня зовут Сушенцов Андрей Андреевич, я декан Факультета международных отношений МГИМО. Сегодня мы открываем цикл лекций, который посвящен Украинскому кризису и его разным аспектам, включая глобальные последствия. Это будет предметом моей сегодняшней лекции.
Предмет нашей сегодняшней лекции – это Украинский кризис и его глобальные последствия. Я понимаю, что одной лекции не хватит для того, чтобы исчерпать эту тему и поэтому сконцентрируюсь на двух ее узловых аспектах. Это, прежде всего, кризис европейской безопасности, который стал, вероятно, основной движущей силой этого кризиса, и отложенный характер Украинского кризиса, кризиса в российско-украинских отношениях.
Если попытаться емко изложить линейную логику российско-западных отношений, приведших сначала к нагнетанию напряженности в сфере европейской безопасности, а затем к взрыву этого кризиса, то её можно описать так: Запад владеет инициативой и постоянно расширяет зону своего влияния в Европе вплоть до российских границ, но фокусируется не только на Европе, но и на других важных регионах мира, пытаясь представить собственную систему безопасности, центром которой являются США, как универсальную.
И в основе этой стратегии, которая закладывалась еще в начале 1990-х годов при администрации Билла Клинтона, лежала метафора, которую изложил в своем выступлении в университете Джонса Хопкинса, советник по национальной безопасности администрации Клинтона Энтони Лейк. Он, обращаясь к студентам и преподавателям, сказал, что в годы холодной войны емко изложить стратегию США в борьбе с СССР можно было бы, глядя на карту, где состязались зоны, закрашенные синим, и зоны, закрашенные красным.
«И наша стратегия остается неизменной. Как тогда мы стремились увеличить зоны, закрашенные синим, зоны так называемого свободного мира, так и сейчас стремимся к тому, чтобы эта стратегия в конечном счете получила свое завершение в глобальном характере».
В такой постановке вопроса вычитывается идеологический детерминизм, в чем-то даже марксистского свойства. У истории есть некое единое направление, у нее есть конец, есть правильная и неправильная стороны, и все, что делают Соединенные Штаты, относится к правильной стороне истории.
Соответственно, страны, которые Соединенным Штатам не покоряются и ведут себя независимо, находятся на неправильной стороне истории. Эта концепция, которая была неплохим риторическим, пропагандистским обрамлением стратегии, вполне реалистической в своем зачатке, когда она была предложена в ранние годы холодной войны, в конечном счете стала часто доминировать над стратегическим расчетом.
В этой политике стало все меньше рассудочных, трезвых, просчитанных шагов и все больше шагов, которые опираются исключительно на идею. В этом детерминизме, в потоке общественных ожиданий, которые он создал, Россия в начале 1990-х годов тоже приняла активное участие. Администрация первого правительства Ельцина, министр иностранных дел Андрей Козырев вполне разделяли ту линию, которую США, с точки зрения идеи, предлагали как каркас нового мира: идеи свободы, свободного рынка, либерализации, демократизации.
Известны публикации российского министра иностранных дел Андрея Козырева в журнале Survival 1992 года, где он предлагает для России единственный путь к выживанию – присоединиться к Западу, то есть, по сути, позволить американцам удовлетворить эту стратегию. Однако уже при Ельцине и при Козыреве рассудочный анализ интересов России стал показывать, что следование этой американской стратегии на самом деле ведет к поражению российских интересов.
Это напряжение, которое носит совершенно объективный характер, начало накапливаться уже тогда. Стало понятно, что за этой американской стратегией стоят не только идеи, которые Россия в тот момент активно разделяла, но и силовой потенциал, который американцы рассчитывают использовать по назначению.
Они готовы применять силу в тех обстоятельствах, когда, как им кажется, прогресс идет недостаточно быстро, когда есть возможность ускорить течение времени, ускорить достижение точки правильного конца истории. И это стало вызывать сначала глухое раздражение, а потом все более активное сопротивление со стороны России.
Ведущие западные аналитики также прогнозировали, что неизбежно завершится период, когда Россия будет безропотно следовать в фарватере американской политики, русские придут в себя и неизбежно ответят. Одним из сторонников этой идеи, который её активно продвигал в том числе в главных американских СМИ, был один из отцов-основателей концепции сдерживания Советского Союза Джордж Кеннан.
В серии публикаций и интервью в середине и конце 1990-х гг. он активно писал о том, что начинается новая холодная война, расширение НАТО совершенно необоснованно, это трагическая ошибка и русские со временем отреагируют совершенно не так, как, по их ожиданиям, они должны отреагировать, даже если в тот момент они проглотят этот этап расширения НАТО. Эта пророческая фраза из его интервью 1998 года стала довольно знаковой, если посмотреть, как стали развиваться события с тех пор.
Но по мере того как напряженность в наших отношениях начала накапливаться, уже Андрей Козырев был вынужден делать резкие, иногда эпатажные шаги, чтобы демонстрировать глубокое российское неудовлетворение тем, как события начинают развиваться.
Вошел в историю инцидент, эпизод на сессии Совета по безопасности и сотрудничеству в Стокгольме в 1992 г. Холодная война только что завершилась, в Москве новое правительство, у министра иностранных дел репутация западника, и тут он выходит на подиум и произносит перед аудиторией министров иностранных дел, советников по национальной безопасности, экспертов, журналистов короткую, яркую и очень жесткую речь, ключевыми тезисами которой были: Россия является жестким оппонентом любого расширения НАТО на Восток и будет вынуждена реагировать, если это произойдет; Россия будет защищать права русских и людей русской идентичности на постсоветском пространстве и в принципе рассматривает западный блок как враждебный своим интересам.
Произнеся эти слова, они уложились буквально в пять минут, он ушел со сцены, и это вызвало шоковую реакцию во всей аудитории, люди недоумевали, что произошло, они ожидали от него совершенно других слов. Через некоторое время Козырев вернулся на ту же трибуну и сказал: «Вы знаете, то, что я сейчас произнёс, я не имел в виду. Я хотел вас спровоцировать на размышления, потому что перед нами стоит огромная задача – создать инклюзивную систему безопасности на европейском континенте, которая не будет ориентирована против России.
Россия должна быть частью этой системы и если этого не произойдет, то следующий министр иностранных дел России будет иметь в виду то, что я вам сейчас сказал, и он будет говорить это всерьез». Это выступление спровоцировало множество откликов, свидетели тех событий вспоминают этот эпизод как наиболее яркий в той формирующей их понимание ситуации, в которой они оказались. Но он предметных последствий не имел.
В ходе целой серии других выступлений первых лиц Российского государства схожие тезисы звучали уже всерьез, причем не так далеко от 1992 года. В 1994 в Будапеште Борис Ельцин в своем обращении говорил о том, что в Европе есть риск формирования холодного мира, который придет на смену холодной войне, то есть такой системы взаимодействия, внутри которой будет много враждебности и все равно будет большое недоверие и которая постепенно будет создавать почву для системы взаимного сдерживания.
Довольно известным и резонансным стало выступление президента России Владимира Путина в Бундестаге на немецком языке. Чаще цитирует ту часть этого выступления, где он говорит об общем будущем России и Европы, но в этом же выступлении есть довольно значительный блок, где он говорит о крупной структурной проблеме европейской безопасности: существование НАТО и расширение его на восток, разногласия на этот счет с Россией. Наиболее выраженно, ярко и в виде предупреждения эти же тезисы прозвучали в Мюнхенской речи Владимира Путина в 2007 году и затем в разных обстоятельствах повторялись руководством России с тех пор.
Последнее крупное предупреждение, по сути, звучало в ноябре-декабре прошлого года, когда Москва выступила с серией дипломатических инициатив, которые содержали все те же пункты, обсуждавшиеся с самого начала 90-ых годов. Можно ли говорить о том, что западные аналитики, эксперты неправильно понимали характер требований, которые Россия представляет или предпочитали не осознавать их в полной мере?
К сожалению, такой вывод сделать нельзя. Материалы, которые были обнародованы благодаря WikiLeaks в 2008 году и были подготовлены американскими дипломатами в разных точках мира, включая посольство США в Москве, демонстрируют очень высокий уровень осведомленности и понимания стратегически мыслящими людьми позиции России. Например, нынешний глава ЦРУ Уильям Бёрнс в тот момент как раз был послом США в Москве, он относится к тому поколению американских руководителей, которые не утратили навык к стратегическому мышлению.
И эти материалы показывают, что американцы очень хорошо видят аргументацию российской стороны. Они осознают, насколько болезненно Москва воспринимает давление на ее интересы в Восточной Европе и, более того, они с нарастающим удивлением фиксируют готовность Москвы защищать свои интересы вплоть до применения силы. Известны две очень значимые записки американского посольства в России. Первая называется “Njet means njet”, что значит «нет означает нет». Ее очень легко найти в Google.
В ней обозначаются «красные линии» России по расширению НАТО и украинскому кризису. Эта записка содержит довольно важную констатацию о том, что вопрос вступления Украины в НАТО, во-первых, носит жизненно важный характер для российских интересов и, во-вторых, является крайне разделяющим для украинского общества. И в случае если его поставить быстро и неподготовленно он потенциально может вызвать гражданское противостояние и даже гражданскую войну.
И в этом случае России придется вмешаться, говориться в этой записке, даже если она этого не хочет. Эти основания позволяют нам сделать вывод, что американцы очень хорошо понимали и российские интересы, и степень готовности России защищать их. Уильям Бёрнс в том же году, в феврале, видя нарастающее напряжение между Москвой и Вашингтоном, отправил еще одну записку, в которой говорил о приближении к точке, в которой возможно прямое военное столкновение. Это было связано одновременно с тремя вопросами, с которыми Соединенные Штаты пытались заставить Москву согласиться.
Первый из них был связан с планом действий по членству для Украины и Грузии, второй был связан с признанием Косово и третий – с размещением системы противоракетной обороны в Европе. В силу того, что администрация Буша в свой последний год пыталась продавить эти три вопроса одновременно, Билл Бёрнс свидетельствует, что мера накопленного напряжения настолько высока, что может произойти то, что он назвал крушением поезда – “train break”.
Где-то в одной из этих точек Россия обязательно с ними столкнется, поэтому он предлагал Вашингтону: давайте предложим русским не три этих вопроса, а хотя бы один, по очереди. Это предложение не было услышано, но сама постановка вопроса (русские проглотят все, главное – давать им эти плохие новости по частям) очень характерна для американского подхода к интересам России в Евразии в целом и в Европе. Логика мышления с позиции силы, логика однополярного мышления.
Если резюмировать систему отношений России и США какой-то одной метафорой, то хорошую метафору можно найти в диалоге Владимира Путина с Джорджем Бушем как раз по вопросу размещения американской ПРО в Европе. Путин, который был в товарищеских отношениях с Бушем, сказал ему:
«Джордж, посмотри, зачем вы размещаете систему ПРО в Европе, когда вы говорите, что она нацелена против Ирана? Разве не разумнее ее разместить ближе к этой стране?На Ближнем Востоке или на Кавказе?»
Чуть позже Россия даже предложила создать совместную систему ПРО. Можно использовать российскую инфраструктуру на Кавказе. Американцы не пошли тогда на это. Владимир Путин сопроводил свою речь аргументом о том, что, если вы разместите ПРО, мы будем вынуждены создать контругрозу для этих систем, например, разместить оружие в Калининграде или какой-то другой шаг предпринять, который бы позволил нивелировать эту угрозу для нас.
На это Джордж Буш, слыша все эти разумные аргументы, которые он уже устал слушать, ответил формулой из трех частей. Он ответил: «Владимир, мы не враги. Поэтому делайте что хотите. И мы будем делать что хотим». Правильно читать эту формулу таким образом. «Мы не враги» – то есть
«Мы намеренно против ваших интересов действовать не будем. То, что мы делаем, нацелено против других целей. Мы стремимся к тому, чтобы преследовать главным образом свои интересы, это не против вас». Но если ваши интересы окажутся затронуты в результате: извините, мы не хотели, имелось в виду другое, но жизнь сложная штука».
«Делайте что хотите», вторая часть, значит «чтобы вы ни сделали, дисбаланс наших потенциалов настолько велик, что это нам никаким образом не повредит, соответственно, делайте что хотите – вы слишком слабы, чтобы нанести нам хоть какой-нибудь ущерб». И третье – «мы будем делать что хотим» – означает, что «мы не считаем, что у вас есть право вето на какие-либо наши шаги на любые наши действия».
Это чистая логика однополярного момента, с которым Россия, разумеется, никогда не была согласна несмотря на то что Буш и Путин были в товарищеских отношениях. И в происходящем Россия видела, конечно, не только американскую надменность, но и стратегическую ошибку, поскольку позиция нашей страны, аналитическая позиция, аналитический вывод о характере развития международных процессов и жизни указывал на то, что полицентричность, многополярность не являются фигурой речи. В мире возникают другие центры силы, у которых есть совершенно автономные от Запада и Соединенных Штатов интересы, и они планируют, собираются, готовы эти интересы защищать, в том числе силовым путем.
Не только Россия, но и другие страны. И на этом фоне американцы, ведя одностороннюю линию давления, используя только кнут без всяких пряников, по сути, отходят от своей классической стратегии сдерживания времен холодной войны, когда важно было иметь большую группу нейтральных стран, которые относятся условно положительно к Соединенным Штатам, пусть не принимая участия в их военно-политическом объединении.
И очень явно мы видим эту стратегию давления именно сейчас, когда США нужно было бы, допустим, в отношении Китая, не давить на него, а наоборот, создать для него условия, чтобы он дистанцировался от Москвы, если рассуждать с позиции американцев. Но видимо, их аналитическая ошибка состоит в том, что однополярный момент, однополярное доминирование они пытаются любой ценой зафиксировать сейчас силовым путем.
И это ведет к тому, что происходит эрозия их глобального лидерства. В целом, для многих стран, не включая Россию, их международная система, центрированная под Соединенные Штаты, была вполне удобной. Но собственными действиями, по сути, США размывают консенсус вокруг своего лидерства. Это касается и международных институтов, которые были основой международной жизни после Второй мировой войны и после конца Холодной войны.
Это касается вопроса о ценностях: американцы не учитывают, насколько разный мир, насколько индийская, японская, китайская, турецкая, бразильская, российская картина мира отличается от западного представления, миропонимания, мироощущения. Вопрос ценностей, некоторые называют его «вопрос цивилизационных различий», он в полный рост становится и является движущей силой политики этих стран.
Подход США к своим военным союзникам – практичный, даже циничный, по сути, эти союзы начинают использоваться инструментально. Допустим, чтобы продать партию крупных подводных лодок, можно формально заключить красивый военный союз с Австралией, поразив интересы своего союзника Франции, например, ее из этого тендера исключив.
Когда коалиции, которые они создают по случаю, по сути, являются следствием или способом легитимации каких-то односторонних американских действий, всё это, разумеется, начинает вызывать глухое раздражение. И тут мы обращаемся к несколько философскому вопросу: как вела бы себя другая сторона на месте США, если бы на протяжении продолжительного времени никакая страна не могла выступить для нее как противовес, могла ее сдерживать, могла позволить сказать себе «нет», и остановить какие-то американские действия.
Видимо, природа человека толкает его на постоянные эксперименты вплоть до момента, пока он не упрется в некую стену ограничения, когда в результате, допустим, опасения за свою жизнь, в результате страха, он начинает избегать какой-то линии поведения.
И по сути, эта односторонняя линия американского давления, привела к тому, что, осознавая, что они не могут позволить себе войну с Россией, они стали расширять свой инструментарий давления, который бы позволил наносить ущерб российским интересам, при этом не вступая в военные действия. И речь идет и об информационных провокациях, и об экономическом давлении, о режиме санкций, которые в законченном виде сложился задолго до Украинского кризиса, и теперь просто по тем же лекалам, кратно вырос.
И по сути, это задолго до Украинского кризиса было инструментом сдерживания России, инструментом поражения российских интересов, прав, формой неправового торгового барьера.И, конечно, тот веер санкций, то огромное количество информационных провокаций, которые мы наблюдаем в контексте Украинского кризиса, показывает, до каких высот эта тактика сегодня дошла.
Если сравнивать с позицией нашей страны, какой бы она видела для себя оптимальные отношения с США, и какие отношения она видела модельными для этой пары… российское понимание международных процессов, которое, если использовать язык метафоры, описывая содержание стратегических документов (Концепция внешней политики, стратегия национальной безопасности, Оборонная доктрина), состоит в том, что в мире находится несколько важных центров гравитационного влияния, политического, военного и экономического, у которых есть одна общая задача – поддерживать мировой порядок.
И хорошая метафора – атланты держат небо (крупные страны отвечают за свой участок неба). Когда атланты борются друг с другом, они мешают друг другу поддерживать свой участок неба. Между ними начинаются острые трения, они переключаются со своей основной задачи на второстепенную – борьба с другими атлантами – и в итоге рушится общий глобальный порядок.
Это, разумеется, более статичная концепция, чем американская концепция «движения истории в некую точку», она динамичная. Но, я думаю, российское видение, которое разделяют другие страны (Китай, Индия, Турция, Бразилия, Индонезия), больше отвечает жизни, более жизненна. Она, если воспринимать международные отношения как в полной мере науку, то квинтэссенцией научного знания о том, как страны регулируют свои конфликты, являются закономерности, которые установили еще древние греки – Фукидид, описывая соперничество Спарты и Афин.
Баланс силовых потенциалов, поиск точки баланса интересов, компромисса, который должен неизбежно опираться на осознание того, что военным путем эту политическую цель больше нельзя достичь, — вот это, мне кажется, наиболее приближено к закономерностям естественных наук – квинтэссенция, опыт человечества, выраженный в науке международных отношений.
И российская концепция этому опыту, этой квинтэссенции научного знания, соответствует лучше, чем детерминистская американская концепция «Конца истории». И если смотреть на конкретные примеры, где, в какой сфере, эта концепция сейчас выразилась, то, наверное, не идеальным, но всё же полезным образцом могут быть российско-китайские отношения, особенно в Центральной Азии.
Россия и Китай находятся на одном континенте, Евразии, их объединяет довольно протяженная общая граница. Помогает двум странам то, что главные зоны производства добавочного продукта, внутреннего валового продукта и зоны проживания населения России и Китая находятся максимально далеко друг от друга. 70% российского ВВП и населения расположены в европейской части, а 70% Китайского ВВП и населения расположены по диагонали вдоль побережья Тихого океана.
И с Россией Китай граничит далеко не самыми развитыми своими регионами, которые, как раз, наоборот, свое население теряют, а не увеличивают. И то, что Россия и Китай стоят, условно говоря, друг к другу спиной, вектор внимания и интересов у России направлен на запад, а у Китая – на Тихий океан, конечно, сильно помогает.
Но тем не менее между Россией и Китаем случались конфликты и войны, и иногда довольно кровопролитные, и страны очень хорошо осознают, что могут друг другу сильно навредить. Отношения между Россией и Китаем опираются на осознание того, что они могут в определенный момент при определенных обстоятельствах стать соперниками, оппонентами. Более того, были и неурегулированные территориальные споры, которые, к счастью, удалось урегулировать.
Но этот болезненный опыт дал двум странам осознание хрупкости мира, стабильности в этом регионе и дал им опыт осмотрительного, рассудочного поведения в отношении друг друга. Между Россией и Китаем нет большой любви, симпатии; страны не воспринимают друг друга как родственники. Например, в момент пересечения российско-китайской границы российский человек понимает, что он европеец, потому что всё, что он видит вокруг, сильно отличается от его опыта, который он видит в европейской части страны.
Конечно, приезжая в Евросоюз, российский человек понимает, что то, что он видит вокруг, тоже отличается от его опыта. Российская идентичность довольно сильно отличается от европейской, она складывалась в особых условиях. Но дистанция между Россией и Китаем существенно более значительная. И так был сформирован опыт осмотрительного поведения, опирающегося на принципы суверенитета и уважения территориальной целостности, невмешательства в дела друг друга, отношения равенства, чего, практически никогда невозможно было добиться с США, поиск взаимной выгоды, мирного сосуществования при опоре на международное право.
Я думаю, что если бы такой перечень условий смог реализоваться в российско-американских отношениях, стал бы довольной основой мира между нашими странами. Но, например, если говорить о невмешательстве – готовы ли американцы не вмешиваться в российские дела? Я думаю, что ответ здесь очевиден. Готовы ли они на равенство – никогда. А Россия и Китай в декларации 1997 года предложили свои отношения как новый тип отношений в международных отношениях.
Предложили его как модель для других стран с идеей того, что со временем это может стать новой нормой для глобального порядка. Также в декларации содержится довольно полезная фиксация того, что различие социальных систем, идеологий, систем ценностей, не может быть препятствием для нормальных отношений между государствами. И, разумеется, все эти основополагающие идеи в корне противоречат идее о том, что у истории есть некое одно направление, есть только одна идея, которая может всех объединить, и все международные процессы идут в эту точку.
Мы подходим постепенно к моменту слома той системы, которая существовала в Европе после конца холодной войны. Многие из преподавателей МГИМО ведут курсы по истории международных отношений, современным международным отношениям, и я в целом ратую за то, чтобы на факультете международных отношений МГИМО преподавание международных отношений опиралось на принципы историзма.
Студенты и выпускники МГИМО должны быть способны поставить в контекст длинных трендов, длинных исторических событий то, что происходит прямо сейчас. Они должны быть способны увидеть закономерности, которые к этой ситуации привели. К сожалению, этому не способствует информатизация и цифровизация нашей жизни. Все мы лихорадочно наблюдаем за миром через новостные сайты и через телеграм каналы, которые торгуют нашим вниманием.
Принцип историзма говорит о другом: в происходящем мало нового, в происходящем много закономерного и в происходящем много логично вытекающего одно из другого. Нужно правильно понимать логику этих событий, если ты собираешься на них повлиять.
Можно предположить, как это уже было не раз в истории, что текущий кризис завершится масштабными переговорами о новой системе отношений в Европе. Скорее всего, главными участниками этих переговоров будут Россия и Соединённые Штаты. Сейчас видно по поведению США, что они специально делают некоторые символические шаги, которые нужно трактовать как шаги по деэскалации. По сути, это логика поведения времён острых кризисов холодной войны.
Например, можно вспомнить сегодняшний обмен заключенными, летчика Ярошенко меняют на американского бывшего морпеха Тревора Рида, состоявшийся на пике кризиса. До этого почти 4 года Тревор Рид находился в российской тюрьме, а Ярошенко находится в американской тюрьме больше 12 лет.
Почему именно сейчас? Причём обмен происходит в третьей стране, как в книге «Шпионский мост»: там две делегации идут навстречу друг другу и меняются двумя гражданами. Это чистой воды практика холодной войны
На прошлой неделе Соединённые Штаты объявили односторонний мораторий на испытания противоспутникового оружия. Неважно, что они уже на самом деле его испытали, даже приняли на вооружение и могут активно использовать, но символически это демонстрирует, что они как бы делают шаг назад.
До этого, две недели назад, они отменили плановые испытания нового типа ракеты, которые должны были укрепить их ядерную триаду. Они пытаются не допустить ситуации, которая бы напоминала один из дней Карибского кризиса, когда вдруг президент Кеннеди с ужасом узнал, что где-то в Тихом океане было испытано американское ядерное оружие. Он вызывает военных, спрашивает, кто отдал приказ, зачем это сделано, а те отвечают, что это было плановое учение, которое запланировали задолго до этого. Просто так совпало, что в острой фазе кризиса произошёл такой шаг, который в Москве, конечно, считали, как шаг эскалации.
Я полагаю, что эти переговоры с Соединенными Штатами о безопасности в Европе будет вести российская делегация, и в западной делегации только на второй фазе будут подключены представители европейских стран. Вызвано это тем, что Европе сложилась явление, которое можно назвать каникулами от стратегического мышления: в категориях силовой политики, ответственного военного поведения, большой стратегии больше не мыслит ни одна европейская страна.
Вызвано это тем, что после конца Второй мировой войны именно США стали главным военным гарантом для стран Западной Европы, то есть стран НАТО, и затем распространив эти военные гарантии на бывшие страны организации Варшавского договора. Большинство из них ощутила себя очень такой комфортной необременительной ситуации, когда можно не поддерживать высокий уровень военных расходов, не вести активную внешнюю политику, которая может привести к конфликтам и кризисам. И, кроме, может быть, Франции и Великобритании, не вела активную внешнюю политику.
А Франция и Великобритания после Суэцкого кризиса, на довольно раннем этапе холодной войны, когда одновременно США и Советский Союз дали им понять, что мир стал биполярным, они тоже самоустранились, перешли, по крайней мере, во второй ряд мировой политики. Британия сейчас активно действует в фарватере Соединённых Штатов, Франция не может себе позволить не идти в фарватере США, но пытается вести линию, которая напоминала бы автономию.
Вот эти каникулы от стратегического мышления – это иллюзия, и очень опасная, на мой взгляд, для любой страны, что можно себе позволить пребывать ментально в состоянии спокойствия, верить, что мир полностью безопасен и никогда в жизни больше не случится никаких военно-политических кризисов.
Это мировосприятие приводит к тому, что сейчас России легче обсуждать вопросы кризиса с американскими экспертами, чем с европейскими. У европейских экспертов очень эмоциональная реакция, они не готовы слушать.
Конечно, хочется им задать вопрос:
“Вы считаете, что вы можете себе позволить с нами не разговаривать сейчас? Вы можете себе позволить эти эмоциональные реакции? Вы не осознаёте, о чём идёт речь? Вы не понимаете серьезности проблем безопасности в Европе?”
Конечно, опять это вопрос о природе человека, как быстро мы привыкаем к хорошему, как трудно нам даётся получение болезненного опыта, и, к сожалению, прежде чем станет лучше, станет ещё хуже.
Довольно неожиданной здесь, но важным примером является политика Турции, которая, являясь членом НАТО, и в целом не снимая стратегическую цель присоединения к Европейскому союзу, ведёт совершенно автономную стратегическую линию, отличную от Соединенных Штатов и от Западной Европы.
Турция активно применяет свои вооруженные силы. Ведет активные действия и даже военные операции почти по всем азимутам: активно в Сирии, в Северном Ираке, на Кипре, Нагорном Карабахе. Был кризис с Россией в 2015 году, который практически превратился в региональное столкновение, применяла силу против союзника по НАТО, Греции.
Что отличает Турцию и почему она не находится в лагере с европейскими странами, которые сейчас в каникулах стратегического мышления? Турция несет полную ответственность за все свои действия. Если бы она в 2015 году получила чувствительной военный удар от России, неясно, была бы применена 5 статья устава ООН.
Это очень бодрит турецкие элиты, они осознают, что это активная внешнеполитическая линия целиком лежит на их плечах, они будут сами платить по собственным счетам.
Я исхожу из того, что переговоры о новой системе безопасности в Европе будут включать в себя те пункты, которые российская дипломатия предложила США и НАТО в ноябре и декабре, в целом все эти пункты находились на повестке дня все эти 30 лет, и если и будет какое-то положительное последствие украинского кризиса, его более острой фазы сейчас, то это новая более прочная система безопасности в Европе, пусть основанная на взаимной враждебности, на взаимном сдерживании, на передовом базировании сил и средств. И судя по всему, жертвой нынешних процессов станет основополагающий акт Россия-НАТО 1997 года.
Но в этой новой системе будут учтены лучшие практики времен Холодной войны: взаимно сдержанное поведение, ощущение того, что любой инцидент может спровоцировать крупный военный кризис, понимание того, что в конечном счете нашим странам есть очень много, что терять. Накануне этого кризиса, мне кажется, этого понимания, ощущения напряжения, ощущения предвоенной ситуации у наших западных коллег не было.
Вообще, весь прошлый, позапрошлый год, с точки зрения новостей на российской западной границе напоминал какую-то предвоенную ситуацию. Почти еженедельные пролеты военных самолетов НАТО, плавание судов даже с нарушением государственной границы, как, например, в Крыму с участием британского эсминца, постоянные информационные провокации, активное санкционное давление, накачивание Украины вооружениями. Доходило до совершенно смешных эпизодов.
В июле 2021 года в Литве были дислоцированы испанские военные самолеты. Их приехал проведать премьер-министр этой страны вместе с президентом Литвы Науседой. Они давали пресс-конференцию на фоне ангаров этих самолетов. Конференция транслировалась на национальном телевидении, на “Euronews” ее прямом эфире показывали. И вдруг прямо посередине пресс-конференции поступает сигнал военной тревоги. Президенты в ужасе выбегают, самолеты выезжают из ангаров на взлетную полосу, чтобы якобы начать преследование российских самолетов и их сопровождение.
То есть ощущение саспенса предвоенной ситуации. Такая характерная информационная провокация, которую они, видимо литовцы, решили устроить. Вот это ощущение безнаказанности провокационного поведения в отношении нашей страны должно прекратиться раз и навсегда. Они должны осознавать последствия таких неосмотрительных, грубых шагов.
Конечно, кризис очень острый, военный, со значительным числом жертв, но по многим параметрам военное поведение России все еще крайне сдержанное, крайне осмотрительное. Сегодняшнее заявление президента сигнализирует о том, что у этой сдержанности есть предел: высказывается просьба к оппонентам вернуться к рассудочности.
Но в конечном счете ситуация, сложившаяся накануне 14 февраля, была тупиковой с политической и дипломатической точки зрения. Американцы и западники отказались обсуждать с нами структурные вопросы европейской безопасности, исходя из концепции того, что Россия не только на неправильной стороне истории, но и является убывающей величиной (declining power), страной, которая неизбежно теряет в своем внешнеполитическом весе.
В течение определённого времени ее можно будет просто игнорировать. Условно говоря “русские перебесятся”. И это довольно оскорбительное выступление Байдена, когда он в ответ на российские письменные требования гарантии безопасности на пресс-конференции сказал “Мы никаких письменных гарантий не дадим. Верьте нам на слово!”. Все эти слова, которые звучали последние тридцать лет, а мы им активно верили – всё это в конечном счёте привело нас к ситуации, в которой мы оказались.
Переходя ко второму пласту этого кризиса, российско-украинским отношениям, можно констатировать, что этот кризис носит отложенный характер. Все постсоветские государства в чем-то являлись государственными экспериментами.
В целом, есть такая научная концепция, которая предлагает смотреть на все государства как на эксперименты с открытым финалом. И устойчивость, успешность эксперимента зависит от рассудочности, разумности, целесообразности тех приоритетов, которые национальные элиты выдвигают, ресурсов, которыми они сопровождают эти приоритеты, настойчивости, внутреннего консенсуса гражданского общества внутри этих стран.
По всем этим параметрам все страны постсоветского пространства очень разно себя чувствуют. Кто-то как Украина и Грузия не смог пройти мимо очень лакомого и эффективного инструмента внутренней мобилизации – ставки на национализм. Особенно его крайнее проявление, когда люди делятся на первый и второй сорт, тех, кто идеологически верен, тех, кто поддерживают правильную систему знаков, символов, языка, исторических метафор, символов и жестов.
И тех других, кто находится в меньшинстве, и к кем нужно работать, кого надо перевоспитывать. Как мой товарищ в Харькове горестно писал в Фейсбуке о том, что ребенок пришел сегодня в детский сад на национальный праздник, но не надел вышиванку, и его вместе с группой других детей не привлекли к этому празднику. Он наблюдал за ним как зритель.
Это ощущение первого и второго сорта крайне губительно для украинской политики. Я полагаю, что если бы Россия пошла по пути такого русского этнического национализма, я не исключаю, что подобная траектория и нас бы ждала. В этом смысле наша политическая среда и система, конечно, гораздо более интернациональна и опирается на консенсус всех наших граждан. Для России происходящее на Украине только отчасти является вопросом внешней политики.
И для Украины то, что происходит в России, тоже только отчасти является вопросом внешней политики. В значительной степени это вопрос внутренней политики. Любые российские новости, которые затрагивают умы и сердца наших граждан, скорее всего, будут затрагивать и украинцев тоже. Начиная от футбольных событий и заканчивая свершениями или крупными трагедиями.
То же самое на Украине. Когда происходит какое-то поражение в правах русской общины, людей русской идентичности, отбирают храмы, закрывают оппозиционные СМИ, пропадают политики, убиты журналисты, ребенка не пускают в детский сад, не позволяют ему учиться на русском, не позволяют проводить парад Победы на 9 Мая, это становится грандиозной новостью здесь, внутри нашей страны, и любой критик правительства может выйти и сказать “почему правительство делает недостаточно для наших людей на Украине?” Вот в этом эксперименте, поиске основ своей государственности, Украина, конечно, стояла перед крупным вызовом с начала 90-х годов:
Как сделать так, чтобы оба столпа украинской государственности – люди украинской и люди русской идентичности – чувствовали бы себя одинаково комфортно, жили бы в инклюзивной системе, где их права были бы учтены. И к сожалению, в силу разболтанного характера украинской политики и большой роли олигархического капитала, манипуляций медиа, которые принадлежат разным олигархам, кризисного характера каждого электорального цикла, на каждых выборах какой-то крупный кризис, локальный или теперь региональный, уже даже международный.
Элиты стали сталкивать российское и украинское начало в политике довольно рано, практически с начала 90-х годов. И это в конечном счете привело к тому, что был взят курс на доминирование, акцентирование украинской идентичности и вытеснение русской идентичности вместе с ее символами, вместе с гражданами этой идентичности в том числе.
В борьбе условно галицийского консенсуса людей Западной Украины, видящих в качестве главной идеи украинской государственности ее прозападную ориентацию, возобладал украинский язык особого диалекта, система исторических знаков и символов в поддержку людей, которые воевали с Советским Союзом на стороне фашистской Германии в ходе Великой Отечественной войны и кодификация этой системы в государственной политике, заключавшаяся в сокращении преподавания предметов на русском языке, а потом и преподавания самого русского языка, введении запрета использования русского языка при обращении в государственные органы.
Внешнеполитический курс Украины на присоединение к НАТО стал лишь наиболее явным внешнеполитическим выражением внутриполитического курса, который элиты в Киеве взяли довольно значительное время назад. Это уже, само по себе, стало составлять для России угрозу безопасности. То, что российские руководители называют военным освоением украинской территории со стороны стран НАТО не нужно воспринимать как некуюлегковесную метафору. Это вполне болезненная с точки зрения интересов нашей страны система отношений, которые превращают Украину в военный плацдарм, составляющий противовес для нашей страны.
Украина – крупное европейское государство, по территории второе после России. Там проживает около 40 миллионов человек. Вооружённые силы Украины составляют около 220-240 тысяч человек. Если к этому прибавить служащих Министерства внутренних дел, погранслужбы, разных спецслужб, то численность может доходить до 400-450 тысяч.
Я для сравнения напомню, что российские вооружённые силы составляют всего 1 миллион человек. То есть даже с точки зрения баланса численности Украина выглядит очень убедительно, её армия – третья по численности в Европе после России и Турции, если считать Турцию европейской страной. И видя в Украине значительный потенциал для сдерживания России, видя торжество представителей этого «галицийского консенсуса», западники сделали выбор в пользу поддержки этих сил с целью формирования военного противовеса России в Восточной Европе.
Если бы эта цель была достигнута, по сути, была бы решена задача окончательного фокусирования внимания нашей страны на своём «двоюродном брате», который против неё имеет военно-политические планы.
И целая серия военных соглашений, заключённых Соединёнными Штатами, Британией, НАТО с Украиной привели к тому, что Украина, особенно после 2014 года, стала активно идти по пути милитаризации. Военный бюджет Украины по отношению к её ВВП достигал почти 6%. Этот уровень сопоставим с уровнем военных расходов Израиля, а Израиль находится в крайне сложной международной среде и вынужден защищаться от всех своих соседей, неоднократно и успешно воевать с ними.
Украинцы стали спекулировать даже возможностью быстрого создания ядерного оружия, и особенно грязной ядерной бомбы. И многие западные эксперты легковесно подходят к этой вероятности, говорят, что, мол, Запад никогда бы не позволил Украине это ядерное оружие создать.
Но факты говорят об обратном: месяц назад российские пранкеры-журналисты позвонили министру обороны Британии и от лица украинского министра обороны стали ему задавать вопросы, в частности, о том, что, знаете, мы имеем в виду создание своей программы по ядерному оружию. Тот сглотнул и ответил, что это, конечно, неожиданная постановка вопроса, но западные партнёры всегда поддержат наших украинских друзей в любых начинаниях. Для западников, конечно, создание такой системы отношений – необыкновенно удачное развитие событий.
То есть можно, довольно безопасно для себя, не беря ответственность за безопасность Украины, накачивая её вооружениями, её силами, по сути, целиком приковать к себе всё внимание России. И в целом даже не скрываются цели этих двусторонних отношений. Например, в августовском документе между США и Украиной говорится о том, что военно-техническое сотрудничество нацелено на совершенствование военных возможностей Украины для обеспечения территориальной целостности и наращивания операционной совместимости с НАТО.
То есть речь о Донбассе и Крыме. И более конкретно: говорится об эффективном сотрудничестве для противостояния российской агрессии, в том числе посредством активной подготовки кадров и военных учений. То есть эта цель не просто не скрывается – она декларируется, активно постулируется и, мне кажется, мы должны иметь в виду буквально то, что написано в этом документе. Эта цель активно постулируется самими Соединёнными Штатами.
Британия не отстаёт от Соединённых Штатов в этом ключе. И в конечном счёте они видят в этом значительную возможность. В чём-то они, наверное, увидели в этой дихотомии Украина – Россия систему, которая напоминает, пусть несовершенно, отношения Индии и Пакистана.
Обе страны родились одновременно в ходе распада Британской Империи. Для Пакистана противостояние с Индии стало формирующим опытом, вокруг которого стали развиваться все общественные процессы в Пакистане. Военные стали играть доминирующую роль во внутренней политике, мы видели совершенно недавно, две недели назад, очередной эпизод этого активного участия.
Межведомственная разведслужба Пакистана также ведёт активную, официальную работу, и фактически у неё есть свой внешнеполитический курс: содействие талибам и приведение их к власти в Афганистане, развитие сети подпольных лагерей для осуществления диверсий на территории Индии. Не говоря о том, что Индия и Пакистан прошли через целую серию пограничных конфликтов, некоторые из них довольно кровопролитные, и синхронно разработали ядерное оружие.
Между ними создалась система настолько фундаментального взаимного сдерживания, что она, по сути, удерживает Индию от каких-то резких шагов в отношении Пакистана. И видимо, западники видели перспективу такой же системы отношений между Россией и Украиной. Я, наверное, не буду подробно проходить по тем слайдам, которые касаются политического раскола на Украине.
Многие из этих фактов вам хорошо известны, они часто фигурируют в разных выступлениях, и, я думаю, из открытых источников вы сейчас можете почерпнуть эти сведения. Важен вопрос о том, насколько автономно, субъектно украинское руководство, является ли оно американским клиентом и вынуждено выполнять только то, что говорят в Вашингтоне.
Это очень важный вопрос, и я думаю, что он не такой простой. У Украины очень избирательно работает слух, когда, допустим, американские руководители призывают её к сдержанному поведению или к тому, чтобы не провоцировать русских. Есть известная телефонная выволочка, которую Джо Байден, тогда вице-президент США, устроил Петру Порошенко, президенту Украины, за военную провокацию на границе с Крымом.
Тогда группа диверсантов пыталась осуществить теракты, но попала в засаду, часть из них погибла, и это было не согласовано с Соединёнными Штатами. Это могло привести к крупному российско-украинскому кризису, и в силу того, что украинцы осуществили это по своей инициативе, Байден эту выволочку в телефонном разговоре ему устроил. Позднее запись этого телефонного разговора была обнародована.
Тот же Байден в Киеве в 2015 году, обращаясь к правительству в Верховной Раде, говорил в целом правильные слова о том, что нельзя вытеснять русских из политической жизни, нужно строить инклюзивную систему. Говорил библейскими метафорами: «Разделённый дом не устоит». Советовал не запрещать вещание на русском, не запрещать политические партии, строить единую страну. Но Порошенко, а затем Зеленский, который приходил к власти примерно с теми же лозунгами, в итоге поняли, что наиболее эффективно им было бы опираться на националистов и работать в пользу этого галицийского консенсуса.
Но Украина сейчас находится в особой ситуации. Зеленский может собирать большое внимание, будучи президентом воюющей страны, но в момент завершения военных действий на Украине опять возникнет вся та же политическая динамика, которая была в этой стране все десятилетия после независимости: борьба элитных групп за власть, обвинения президента в ошибках, а их было сделано очень много в ходе этого кризиса.
Иной раз кажется, что сейчас в Киеве люди не осознают, что, по сути, валютой, которой они расплачиваются с Западом за такие преференциальные, привилегированные отношения, являются украинские территории.
Первый сценарий развития украинского конфликта
Первая версия дипломатических предложений России по отношению к Украине на первой неделе кризиса, скорее всего, к концу этого кризиса поменяется. Перейдём к сценариям итогов. Просматриваются три таких ключевых сценария. Первый из них был предложен украинским руководством сразу же в момент начала активной фазы кризиса, на той же неделе, 25 или 26 февраля.
В этом сценарии имеется в виду достигнуть договоренности с действующим украинским политическим руководством. В пакетном договоре должны быть одновременно признание за Украиной нейтралитета, закрепленного в Конституции, признание Крыма российской территорией, признание Донбасса независимым, выведение за скобки [игнорирование] вопроса украинского суверенитета над этими территориями.
Видимо, именно готовность украинской делегации в Стамбуле к тому, чтобы согласиться с этой формулой, дала тогда российскому руководству некоторое основание для оптимизма по поводу дипломатического урегулирования. Были совершены в том числе определенные военные шаги. Сейчас в Москве убедились, что украинцы – самостоятельно или при подначивании Запада – приняли решение затягивать этот кризис, считая, что время на их стороне, что они неизбежно победят и есть хорошие шансы на то, что российские интересы будут в конечном счете поражены.
Второй сценарий развития событий на Украине
И это приводит ко второму сценарию. Первый сценарий был удобен всем. В том, что соглашение заключалось бы с легитимным украинским правительством и в силу того, что оно было легитимно избрано украинским народом, это соглашение не могли не воспринимать как легитимное украинские союзники за Западе. И в целом это было бы платформой для того, чтобы в какой-то форме вернуть ситуацию в переговорное дипломатическое русло [вернуться к решению ситуации дипломатическими методами], но на новом витке. Обсуждать проблему европейской безопасности, пока украинский кризис в военном плане не стал развиваться по совсем катастрофическому сценарию.
Однако мы видим, что эта фаза пройдена и приближается вторая. Она подразумевает, что переговорный результат будет диктоваться ситуацией на земле. Из этого исходит и Россия, и Соединенные Штаты. Украинцы, я полагаю, находятся в заблуждении в отношении того, какой эффект дадут поставляемые им сейчас с Запада партии вооружений. На данный момент ситуация на фронте складывается для них плохо и они в пропагандистском ключе переключают внимание общественности на то, что скоро приедут старые польские танки или американские ракетные системы и наступление начнется заново.
Наносят, разумеется, ощутимые удары по российской территории и это развитие событий для России, конечно, настолько чувствительное, что я не исключаю реализацию той угрозы, которую обозначило российское военное ведомство – удар по центру принятия решений в Киеве. Развитие этого второго сценария будет, по сути, тесно связано с тем, как складывается военная ситуация на земле, какие конкретно территории окажутся под российским контролем к моменту, когда Украина в следующий раз всерьез будет готова обсуждать мир.
И будет ли это тот президент, который сейчас руководит Украиной. Это пока только вопросы, гипотезы и в отношении них полной ясности нет. Кроме того, в этом сценарии есть риск того, что Запад не примет новое соглашение и потребуется значительное время – от нескольких лет до, может быть, десятилетия – когда на территории Европы, в восточной ее части, появится большая серая зона, которая не будет никаким образом легализована, кодифицирована и станет тестовой площадкой для складывания нового порядка безопасности в Европе.
Третий сценарий развития событий на Украине
Третий сценарий, который, на мой взгляд, менее вероятен, но все еще не исключен, – это сценарий наиболее опасный. Запад, который и так уже использует Украину как инструмент (ему во многом безразлично, в каких конкретно границах Украина выйдет из кризиса и сколько населения там останется), примет логику нанесения России ущерба всеми доступными средствами, минимизируя, разумеется, эти последствия для себя.
И речь здесь идет не только о военном поражении каких-нибудь российских регионов, что, конечно, сразу ставит вопрос о возможности ядерной войны между нами, но и главным образом о внутриполитической дестабилизации. Новое обращение к техникам и методам, которые Запад использовал на постсоветском пространстве и на территории России по провоцированию внутреннего недовольства, по поддержке оппозиционных движений и подготовке цветной революции с тем, чтобы переключить внимание России с внешнеполитического трека на внутриполитический трек.
Конечно, это один из наиболее распространенных, ожидаемых сценариев. Я полагаю, что в Москве рассудочно понимают, что в этой, уже весьма серьезной, игре, которая сейчас приобретает стратегический масштаб, западники будут пользоваться всеми инструментами. Но полагаю все же, что этот сценарий не является наиболее вероятным, поскольку Соединенные Штаты осознают конечность украинских ресурсов и понимают, что этот конфликт делает таким продолжительным только то обстоятельство, что Россия, по сути, воюет вполсилы.
Если бы российские войска вели военные действия так, как США вели их, допустим, в Ираке в 2003 году, то мы бы наблюдали в Мариуполе не отдельно стоящие здания, а отдельные стены и много груды кирпича и бетона. В 2004 году при штурме Ракки американцы просто сравняли этот город с землей.
Я понимаю, насколько это может звучать цинично, и отдаю себе в этом отчет. Но при всей чудовищности того, что гибнут люди и война – это всегда трагедия и катастрофа, хирургическая точность российских ударов для военного театра такого масштаба все же беспрецедентна, т.е. никакая страна не вела настолько хирургически выверенную войну на таком грандиозном театре военных действий.
И отдельные американские аналитики отдают должное российскому способу ведения этой войны и даже отмечают это публично. Эта лекция записывается 27 апреля 2022 г., когда баланс интересов сторон еще не найден и военное разрешение для всех пока еще не очевидно.
И оно, главное, не является единственным из возможных разрешений. То есть Россия готова была бы вернуться к первому сценарию (возможно, с какими-то поправками), если бы Киев сейчас запросил о мире. Но ситуация развивается ежедневно. Сегодня министр иностранных дел России в ответ на вопрос о возможности проведения референдумов о независимости на занятых российскими войсками территориях ответил, что судьбу Украины будет решать украинский народ, не исключая такой сценарий.
Итоговая конфигурация российского предложения к правительству в Киеве, которая сложится по итогу острой фазы кризиса, я полагаю, будет существенно отличаться от той, которая была на первом этапе войны. Будем надеяться на здравый смысл. Будем надеяться на то, что история в этот раз окажет добрую службу и станет важным уроком для всех.
И будем надеяться, что этот кризис в качестве, может быть, одного из немногих своих положительных последствий, даст возможность наконец установить прочный порядок безопасности в Европе, пусть даже результат этого процесса будет отложенным.
