Активная экспансия европейцев в каджарскую Персию в XIX веке имела не только экономические и политические последствия. Ученые, путешественники, а подчас и обычные шарлатаны отправлялись в Иран в поисках новых знаний. Это была эпоха грандиозных научных открытий в археологии и лингвистике, которые формировали не только представления европейцев о Востоке, но и новое восприятие собственной истории местной образованной публикой.
В 1830-40-х гг. британец Генри Роулинсон служил в Персии военным инструктором, а в свободное время увлекался древними языками. Считается, что он был знаком с работами Георга Гротенфенда, положившего начало дешифровке древнеперсидской клинописи. Роулинсон два года прожил недалеко от города Керманшаха и лично, рискуя жизнью, залезал на отвесную скалу Бехистун, чтобы скопировать знаменитую надпись. В результате он смог полностью дешифровать и перевести древнеперсидскую часть Бехистунской надписи.
Роулинсон преподнес свой перевод каджарскому шаху Мухаммаду и это был не просто жест уважения к правящему монарху. Каджарская элита проявляла далеко не праздный интерес к деятельности европейских ученых, обращая внимание на западные публикации и поддерживая первые археологические изыскания в Иране. Так образованные иранцы по сути заново открывали для себя собственную древнюю историю, о которой до этого имели представление лишь на основании мусульманских хроник и “Шах-наме”.
До открытий XIX века иранцы практически ничего не знали о своей древней истории, о чем свидетельствуют названия мест расположения основных археологических памятников. Место, где находился Персеполь, древняя столица Ахеменидов, называлось Тахт-е Джамшид (“Трон Джамшида”) – якобы это были руины огромного трона легендарного иранского царя, который посчитал себя равным Богу и решил увековечить свое величие таким образом. Гробницы ахеменидских царей располагались и примыкающие к ним сасанидские барельефы располагались в месте под названием Накш-е Рустам (“Изображение Рустама”), отсылающие к имени главного иранского богатыря.
Теперь же менялось само по себе ощущение истории. Каджарские правители внезапно ощутили себя потомками древних иранских царей – но не легендарных правителей из “Шах-наме”, а вполне реальных представителей царских родов Ахеменидов, Сасанидов и Аршакидов. Каджары видели в этом не повод для гордости, а новую возможность укрепления собственной власти. При этом именно аршакидская линия в легитимации пользовалась большой популярностью.
Каджары, выходцы из кочевого племени, представляли себя потомками кочевников-парнов, основателей династии Аршакидов. Они стремились укреплять эту связь, пользуясь, в частности, распространением типографского дела. Под патронажем элиты и при ее непосредственном участии переводились и выпускались исторические сочинения научного и популярного характера. Например, одну из самых популярных хроник династии Аршакидов написал крупный каджарский сановник И‘тимад ас-Салтана.
Пропаганда новой стратегии легитимации велась и на символическом уровне. Именно в эпоху Каджаров начинается увлечение архитектурой “под старину”, имитирующей здания эпохи Ахеменидов. Кроме того, именно Каджары сделали гербом своего государства аршакидский символ “Лев и солнце”, который находился в этом статусе до 1979 г. Открывая для себя сведения о древнем Иране, иранские элиты заново выстраивали стратегии легитимации каджарской династии и закладывали основы для формирования национальной истории.
